Ганс Файхингер «Философия «как если бы»» Часть 31 Глава 27

Международная библиотека психологии,
философии и научного метода

Философия «как если бы»

Система теоретических, практических и религиозных фикций человечества

Автор – Г. Файхингер, 1911
Переведено на английский, 1935
Ч. К. Огденом
Переведено на русский, 2017
Е. Г. Анучиным
Редактор – Е. Ю. Чекардина

Переведено при поддержке журнала © ПсихоПоиск.
Редактор: Чекардина Елизавета Юрьевна

Копировании материалов книги разрешено только при наличии активной ссылки на источник.

Продолжение...

ГЛАВА 27

Закон смещения представлений

Теперь мы имеем достаточно данных, чтобы позволить себе сформулировать и психологически обосновать дополнительный закон, касающийся фикций. Я назову его закон смещения представлений. В общем виде он формулирует, как несколько идей проходит через разные этапы развития, а именно этапы фикции, гипотезы и догмы, и наоборот, догмы, гипотезы и фикции. Закон, выраженный в этой общей формуле, получается как прямое следствие из психологической природы рассматриваемых этапов, прямо как закон звуковых переходов (вероятно, имеется в виду фонетический закон первого общегерманского перехода — прим. переводчика) следует из законов физиологической природы самих звуков. Наша задача требует ещё раз кратко обобщить природу рассматриваемых форм и описать состояние психики, когда она принимает одну из этих форм.

Как мы увидели, психические элементы могут быть подразделены на закрепившиеся и хорошо укоренившиеся идеи и группы идей с одной стороны, и с другой – идеи, чья принадлежность к этой группе стоит под вопросом.

С одной стороны, мы имеем группы идей, которые без сомнений определяются как проявления реальности. С другой стороны, идеи, на счёт объективной достоверности которых сомнения есть. Первое — догмы, последнее — гипотезы.

Если мы затем сначала сравним догму с гипотезой, мы заметим, что последнее несёт в себе состояние напряжения, которое должно быть чрезвычайно неприятно разуму. Разум обладает свойством приводить всё содержание мышления к равновесию и устанавливать нерушимую связь между его частями. Гипотеза препятствует этому свойству в меру того, что она включает в себя идею о невозможности быть приравненной к остальным объективным идеям. Она лишь временно принимается психикой и таким образом препятствует общему стремлению к настройке. Идея, что однажды была принята в качестве объективной, обладает стабильным равновесием, гипотеза – нестабильным. Психика стремится сделать каждую часть своего содержания более стабильной и продлить эту стабильность. Условие неустойчивого равновесия некомфортно как психически, так и физически.

Это состояние напряжения, включающее в себя ощущение дискомфорта, весьма естественно объясняет стремление психики превратить каждую гипотезу в догму. Единственный способ превратить неустойчивое равновесие в устойчивое — это укрепить рассматриваемое тело. У психики это принимает форму стабилизации гипотезы через многократное усвоение. Этот единственный подлинный путь может в случае с определенными идеями не только занимать столетия усилий, но и во многих случаях быть вовсе невозможным. Тогда психика обходит его, просто превращая гипотезу в догму поддельными методами.

Психический процесс перехода от гипотез к догме настолько часто встречается, что нам нет нужды здесь в него углубляться. Он ежедневно встречается не только у каждого человека, но и в общении с другими: то, что один человек распространяет как гипотезу, другие принимают как догму. Примеры этого типа могут быть найдены во всех областях человеческой деятельности, не только лишь в науке. Мы, конечно, имеем в виду не постепенное подтверждение гипотезы, но ее поддельное превращение в догму. В последнем случае идея смещается в качестве на одно место либо постепенно, либо внезапно, и это, таким образом, можно назвать законом смещения представления.

Таким образом, продемонстрировано одно из таких смещений — из гипотезы в догму, и мы теперь можем обратиться к переходу от фикции к гипотезе. Этот переход просто объясняется внешней схожестью обеих концепций, как мы описали выше. Вполне естественно, что такие похожие концепции будут заменять друг друга. Однако, здесь должны приниматься во внимание две вещи: первое – это то, что превращение фикции в гипотезу (не наоборот) естественно, и второе, что фикция легко становится догмой без вмешательства гипотезы. Оба пункта объясняются просто. Если сравнивать фикцию и гипотезу, то состояние напряжения, развивающееся в психике в связи с фикцией, гораздо важнее, чем получающееся из-за гипотезы. Вспомните, какой сложной концепцией является настоящая научная фикция. Нас просят представить что-то, чего по нашим убеждениям нет, мы должны отнестись к чему-то, как если бы оно было таким и таким.

Это означает полное присвоение концептуальной формы другим таким же, поскольку она служит определению реальности. И при этом подразумевается, что в процессе присвоения психика отяготит себя фактом того, что эта мыслительная форма не более чем субъективна. Форма такого рода в самом деле положительно мешает, и она определенно препятствует установлению равновесия мыслительных конструктов. Гипотеза препятствует этой настройке отсутствием и не напрямую, но фикция препятствует ей прямо и позитивно. Самый простой способ предотвратить это неприятное напряжение – это позволить всей идее, которая была проведена исключительно посредством субъективной значимости — позволить ей отпасть целиком, а значит, в противоположность, признать ее догмой на основании равенства с остальными. Тогда фикция просто становится догмой, а как если бы становится потому что и чтобы. Другой метод, который встречается так же часто, действует на этапе гипотезы, мыслительная форма получает меньший коэффициент напряжения как гипотеза, и как если бы становится если.

Таким образом, мы рассмотрели ряд феноменов, произведенных законом смещений, фикция становится гипотезой, гипотеза догмой. Иногда, в случаях, которые будут упомянуты позже, фикция становится догмой немедленно. Движущей силой в этом превращении и смещении является стремление психики к уравновешиванию, которой не терпится избавить себя от неприятного состояния напряжения. Мы должны помнить, что это стремление к стабилизации идей естественно. Однако, как бы необходимо это стремление не было и не должно было бы быть для науки, попущение этого превращения неразрывно с допуском ошибки.

Прежде чем привести дополнительные примеры, мы можем дополнить обсуждение выше описанием и обоснованием второго процесса. Если первый процесс в силу своей опрометчивой природы – это ненаучный процесс превращения, второй — это научный процесс регрессии.

Когда наука начинает свою работу, она находит в психике бессчётное количество догм, не все из которых религиозного характера. Они находятся в стабильном состоянии, к которому после минимального беспокойства всегда возвращаются. Этот процесс отличается от случаев, когда опыт и рефлексия постепенно делают догмы сомнительными. Психика все же пытается придерживаться их, подчиняясь закону инерции, и действительно их придерживается, а когда этого больше не достичь со стабильным равновесием, когда основание было слишком сильно расшатано, тогда она довольствуется нестабильным равновесием гипотезы. Догма становится гипотезой, и идея падает в достоинстве на одну ступень.

Следуют новые сомнения, новые потрясения, и здесь психике снова доступны лишь два пути. Либо идея просто уничтожается и рушится до основания — вследствие выполнения наукой своей деструктивной работы, ложные мыслительные конструкты устраняются, либо может быть взят другой путь. Идея может хранить столько теоретической и практической ценности, что психика не будет готова ее отвергать. Она не может расстаться с ней навсегда или даже на неопределенный период. Концептуальный конструкт, в таком случае, превращается из гипотезы в фикцию — либо в постоянную, долговременную фикцию, либо во временную, чтобы в конце концов, если она не постоянно необходима, она отпала. В соответствии с законом постоянства концепций, психика постарается, если это возможно, предпочесть второй вариант. Мыслительные конструкции, которые однажды крепко укоренились, скорее останутся как фикции, чем будут отвергнуты.

Это и есть закон смещений представления, закон, получающий свое лучшее подтверждение из истории цивилизации и истории науки, в то же время объясняющий и группирующий ряд феноменов. Наконец, мы должны добавить, что одна и та же идея может пройти через оба процесса, т.е. через процесс превращения и через процесс регрессии. Такой цикличный процесс можно часто наблюдать. Лучший пример – это идея Бога.

Закон «превращения идей», как этот феномен можно назвать, покрывает три эпохи, три этапа жизнеописания идеи (естественно, не всех, но лишь некоторого числа). Этими тремя этапами являются фиктивный, гипотетический и догматический.

Эти этапы могут быть названы «эпохами в жизнеописании» идеи не только фигурально, но и потому что это обосновано тем, что они передают этапы органического развития идей. Идеи — продукты органической деятельности, поскольку мы признали таковой логическую функцию, следовательно, это органические продукты с весьма определенной эволюционной историей.

Как в случае с законом звуковых переходов, лишь определенные изменения и инверсии по особым причинам проявили себя во многих словах, так и с идеями.

Первый процесс, превращение фикции в гипотезу, а гипотезы в догму, особенно часто встречается в истории. Каждый историк может дать многочисленные примеры, где то, что сперва было осознаваемыми мифами (а такие мифы психологически построены тем же путем, что и фикции) превращается в историческую гипотезу, а затем в историческую догму или наоборот.

Этот исторический закон был провозглашен Целлером в его речи по «Литературному и историческому критицизму». Осознаваемые сказания и мифы первоначально становятся историческими гипотезами, затем догмами, и наоборот. Целлер цитирует легенду «Четырех сотен и шестидесяти бюргеров из Пфорцхайма» как поучительный случай. Сначала это была сказка, затем гипотеза и затем догма.

Дополнительные примеры могут быть найдены в мифологии и легендах каждого народа. Часто эти мифы пропускают этап гипотез и становятся догмами немедленно, но промежуточные звенья часто оказываются утеряны.

Все мифы – это фиктивные создания, сравнения и т.д., которые нередко были построены индивидуумами весьма осознанно, а позже стали гипотезами и догмами. Мы также очень четко находим развитие регрессивного процесса в этой сфере. Эти догмы сначала сохраняются, пока критики не поставят их под сомнение, и тогда они становятся гипотезами, а если сомнение становится таким сильным, что расшатывает идею их объективности, тогда эта идея отбрасывается в сторону. С другой стороны, если такие идеи ценятся как племенные легенды, как легенда о Теле, они хранятся как фикции, как символы. Эти взятые из истории примеры, однако, не самые поучительные, потому что идеи, о которых мы говорим, в основном возникли как мифы родом из бессознательного. Хотя эти примеры служат как параллели, иллюстрируя закон и делая его более конкретным. Потому что, на самом деле, в этом превращении принимают участие те же психические законы.

Философия религии предоставляет нам примеры получше. Мифы, сравнения, даже осознаваемые фикции основателей религий становятся догмами либо для самих основателей, либо для их последователей среди людей, и редко проходят через этап гипотезы. С другой стороны, во время упадка и распада религии все три этапа различаются очень отчётливо. Сперва все религии состоят из общих догм (возможно, догма сама развилась из гипотезы или даже фикции). Затем появляется сомнение, и идея становится гипотезой. По мере того, как сомнение становится сильнее, есть те, кто отметают идею целиком, пока некоторые, в то же время, поддерживают ее в качестве публичной или личной фикции. Последнее состояние типично для каждой религии, известной до сих пор, по достижении определенного возраста. Это можно видеть, к большому достоинству, в греческой религии, где греческие народные мифы были первоначально общими догмами, хотя для Аристотеля и многих других философов они были лишь гипотезами. Постепенно они стали фикциями для образованных классов, истово придерживающихся поклонению Богу, или скорее богам, хотя и будучи убежденными, что эти идеи не репрезентуют ничего реального. Так же обстояло дело и с некоторыми конкретными философами, чьи противоречивые высказывания о богах могут быть объяснены только таким путем. Мы видим то же развитие событий в христианстве. Его изначальные догмы стали гипотезами для философов семнадцатого и восемнадцатого веков.

Но чем они были для таких людей, как Кант или Шлейермахер? Всего лишь фикциями!

Даже в философии и самих науках мы видим эти постепенные переходы как у отдельных индивидов, так и на протяжении целых эпох. Платонические мифы (о переселении душ и т.д.) изначально были фикциями, которые в уме их изобретателя уже были трансформированы из μύθος (мифа) в λόγος (причину), т.е. стали гипотезами под влиянием уравновешивания психических напряжений. 1Среди его последователей, к примеру неоплатоников, они стали настоящими догмами. Позже они вернулись к статусу гипотез, и сегодня для изучающих Платона они стали чистыми фикциями, мифическими мыслительными формами.

Вначале идеи Платона, вероятно, рассматривались самим Платоном лишь как фикции, и все же именно он перевел их в форму гипотез, а после они были догмами на протяжении многих веков, позже снова став гипотезами. Дюринг умело обратил внимание к факту, что скорее всего изначально они являлись фикциями.

Ценное подтверждение этого взгляда находится у Гербарта, кто (согласно Флюгелю, Probleme 140) допустил, что логическим общим идеям (которые по Гербарту, как хорошо известно, были логическими идеалами, т.е. фикциями) сперва присваиваются качества реальных вещей, а затем они переформировываются в мифологические сущности.

Та же вещь произошла и с Ding an sich Канта, как мы уже показывали. Она прошла через разные этапы для самого Канта. В период его строгой критики, возможно, она была лишь идеей, т.е. фикцией в нашей терминологии. Но процесс превращения в гипотезу уже произошел в его уме. Для его учеников, как для Гербарта и Шопенгауэра, Ding an sich уже стала твердой догмой. Затем она снова стала гипотезой, а сейчас многие кантианцы вроде Штадлера и Ланге готовы видеть в ней лишь фикцию, как конструкт, полезный на практике, но не обладающий никакой реальной ценностью для знания. Остальные полностью отмели ее.

Как мы знаем, разнообразные идеи необходимы на ранних этапах (по определённым причинам), «от которых более просвещенные века полностью освобождают себя» (Дюринг, Kr. Gesch. d. Philos., стр. 317). Тем самым, идеи наподобие бессмертия могут быть на время необходимы, чтобы дать появиться на свет идеям морали. Но как только они были развиты, подмостки, т.е. концепция под вопросом, может быть снесена.

Мы видели в особом случае эвристических фикций, как то, что раньше было догмами, становится гипотезами, а что раньше было гипотезами, становится фикциями. Такой была судьба теологии, как и судьба системы Птолемея. С другой стороны, не всегда можно исторически определить, действительно ли изначально такие догмы подразумевались лишь как фикции.

Линней и Адам Смит построили свои системы как чисто искусственные. Их последователи либо превратили их в гипотезы, либо интерпретировали их как гипотезы (поскольку требуется высокая степень умственной подготовленности, чтобы распознать идею как фиктивную), после чего эти гипотезы сами сразу стали догмами. Система Адама Смита была позже воспринята как гипотеза, а после убедительной демонстрации Бокля она почти универсально расценивается как искусственная система, основанная на фикции. Хотя ранее эта идея расценивалась как гипотеза или догма настолько несомненно, что полагалось, что все действия не просто эгоистичные, но что так действовать на самом деле необходимо, как хорошо показал Ланге.

Это, конечно, ещё более верно для фикций, которые были сформированы психикой бессознательно, а затем представились сознанию как полностью развитые догмы, например, все подразделение вещей на категории. Будучи изначально догмой, это стало гипотезой, а после Юма и Канта его фиктивная природа была твердо установлена, поскольку категории изначально, конечно, были лишь фикциями. Похожим образом несколько конструктов, изначально бывшие фикциями, с течением времени стали гипотезами, в частности идеалы и фиктивные архетипические формы. Таким образом, к примеру, изначальное идеальное государство воспринималось как фикция, и тем не менее через мгновение оно стало историчным.

Это наиболее ясно видно среди троповых и аналогических фикций. Фиктивная аналогия государства с контрактом превратилась в положение об историческом социальном пакте, доисторических правах. Короче говоря, теоретические основания немедленно развиваются в предположение исторических инстанций. Позже из этих гипотез развиваются фикции.

Таким образом, у самих Ньютона и Лейбница флюксии и дифференциалы стали гипотетическими сущностями, а позже догмами. Затем последовала регрессия.

Таким же образом предположение Канта о доступной свободе стало гипотезой уже в его Критике, когда для Шопенгауэра гипотеза уже стала догмой.

Тем же или чем-то схожим стала судьба атома, бесконечно малого и бесконечно большого (необоснованное обобщение), и Абсолюта.

Однако, постепенно фикции, ставшие догмами, снова признаются фикциями, и процесс смещения представления подходит к концу.

Этот закон пересекается с законом трёх этапов развития Комте в том смысле, что закон Комте выделяет материальное содержание идей, которое постепенно меняется (мифический материал становится метафизическим, а далее позитивным). Тогда как наш закон выделяет формальные перемены в самих идеях, чье содержание всегда остаётся прежним, тогда как по Комте оно меняется.

Некоторые из таких фикций бессмертны — те, что делают спекулятивное мышление возможным само по себе — категории и общие идеи. Но эта способность содержится в них только как в фикциях, при осознании, что они — фикции.

Прогресс можно различить не только в логическом сознании человечества, в котором замечаются противоречия в фикциях, но и в логической способности. Это потому, что поддержка фикции в качестве фикции подразумевает высокоразвитый логический разум, то есть такой, что не следует уравновешивающему импульсу преждевременно, но осторожно различает средство и цель. Требуется значительная умственная энергия, чтобы поддерживать чисто критическую точку зрения, как она представлялась Юмом и Кантом. Все попытки разрешить это условие напряжения — дискомфортное, но по крайней мере расшевеливающее умственную трясину — следующие за Кантом — не больше чем попытки, причем очень незрелые.

В какой степени склонность избавляться от этого неприятного состояния (сюда относятся и сомнение, и фикция) связана с «принципом наименьшего сопротивления», это отдельный вопрос. Этот закон, сформулированный для психики Авенариусом, рассматривается им только в связи с его выгодами. Но он также может быть вреден, как, к примеру, в случае с попытками незрелого разрешения напряжения. Таким образом неокантианцы часто поспешно превращают фикции Канта в гипотезы и даже догмы, как, например, в случае с кантианской фикцией доступной интуиции. Тиель в своей работе Kants intellectuelle Anschauung (Галле, 1876) вообще не может понять, что для Канта это было всего лишь фикцией, которую его последователи естественно превратили в гипотезу, и которая для самого Тиеля стала ложной догмой. То же относится и к так называемым концепциям «идентичности мышления и бытия», «абсолютного знания» и многим другим фиктивным концептам. Тиель целиком не смог понять, что такие концепции, включая «бесконечное», — лишь вспомогательные концепции, сформированные Кантом. Несомненно верно, что Кант посредством своего неточного метода изложения ответственен за эти и похожие недопонимания, как и за то, что отчасти он сам допустил ту же ошибку.

Сравните это с Риелем, Kritizismus, Том I, стр. 437. «В одном месте в Критике суждений Кант описал всю концепцию иного вида интуиции, такую как интеллектуальную … как всего лишь вспомогательную концепцию для прояснения независимости идеи Вещи от форм интуиции, возникающих в субъекте. Интерпретируемая таким образом, идея хороша, по факту она используется как проход сквозь мир воображения, чтобы конкретнее представить теорию интуиции как восприятия вещей. Возможность сверхчувственного мира полагается исключительно на эту концепцию, полезную только из методологических причин. И все же Кант использовал позитивное значение идеи этого воображаемого мира в практической философии!». Здесь мы имеем хорошее описание перехода, произошедшего с Кантом без его ведома. Идея интеллектуальной фикции, которая сначала была лишь методологической фикцией, развилась в гипотезу, а затем в догму.

Этот закон разрешения психического напряжения превосходит не только особый закон смещений представления, но и огромную часть всего мыслительного развития, и, как и все естественные законы, хорошо это или нет, действует сообразно обстоятельствам.

Одним полезным следствием этой склонности является то, что где это возможно или целесообразно, догмы и гипотезы превращаются в фикции. До тех пор, пока предполагается, что эти мыслительные конструкты имеют объективное значение, возникают противоречия и сложности, которые исчезают, если мы относимся к ним лишь как к фикциям. Это тот критический метод, путь к которому приготовил Кант.

Мысль автоматически ведёт нас к определенным иллюзорным концепциям точно так же, как зрение неизбежно обладает определенными оптическими ошибками. Если мы признаем эту логическую иллюзию как необходимость, если мы примем установленные таким путем фикции, с полным пониманием их значения, и в то же время, взглянем сквозь них (например, Бога, свободу и т.д.), тогда мы сможем смириться с производными логическими противоречиями как с необходимыми продуктами нашего мышления, признав, что они — неизбежное следствие работы внутреннего механизма самой мысли. Тогда из этого нельзя сделать аргумента от обычного скептицизма, говорящего, к примеру, что человеческая мысль слишком слаба, чтобы познать истину. Но поскольку мысль не может обойтись без этих фиктивных вспомогательных концепций, она обязательно должна принять противоречия, связанные с ними. Даже если мы признаем эти фикции как таковые теоретически, с практической точки зрения они всё ещё остаются необходимыми элементами нашей мысли. Мысль из сути своей природы непременно развивает эти фикции, а благодаря особенному сочетанию в ней инстинкта и изобретательности она также создаёт противоречия, сопутствующие им. Мысль по своему желанию сплетает нити, сотканные опытом в узлы. Иногда они могут помочь, но они также могут загнать в тупик, особенно если они должны быть чем-то в самом объективном опыте, вместо того, чем они являются на самом деле — субъективными вспомогательными конструктами.

Предыдущие части книги можно найти по ссылке: https://psychosearch.ru/biblio/filosof/hans-vaihinger

Переведено на русский Е. Г. Анучиным при поддержке журнала © ПсихоПоиск.
Редактор: Чекардина Елизавета Юрьевна
Копирование материалов книги разрешено только при наличии активной ссылки на источник.

На английском в Литрес На английском в OZON На русском языке в ПсихоПоиск