Ганс Файхингер «Философия «как если бы»» Часть 18 Глава 14

Международная библиотека психологии,
философии и научного метода

Философия «как если бы»

Система теоретических, практических и религиозных фикций человечества

Автор – Г. Файхингер, 1911
Переведено на английский, 1935
Ч. К. Огденом
Переведено на русский, 2017
Е. Г. Анучиным
Редактор – Е. Ю. Чекардина

Переведено при поддержке журнала © ПсихоПоиск.
Редактор: Чекардина Елизавета Юрьевна

Копировании материалов книги разрешено только при наличии активной ссылки на источник.

Продолжение...

ГЛАВА 14

Материя и ощущаемый мир идей

Материя – это фикция такого типа. Она содержит противоречивые элементы, но служит с тем же успехом, что и фикция силы. То, что материя на самом деле является такой фикцией, сегодня общепризнанно. Противоречия, присущие ей, были последовательно показаны в частности Беркли, где он раскрыл исключительно глубокий взгляд на природу логической функции. Многочисленные противоречия, развитые вокруг этой концепции, всегда основываются на вопросе, с которым мы уже несколько раз встречались – является ли материя гипотезой или фикцией. Концепция материи может развиваться так глубоко, как мы хотим; но мы никогда не сможем избавиться от противоречий, которые так часто в ней обнаруживались. Это не отрицает неизвестную составляющую в основании материи. Отрицается ее идентичность с концептуальной структурой, которую мы называем материей.

Как тесно материя связана с концепцией вещества, очевидно, поскольку она предполагается вещественной, носителем сил. То, что такая идея может быть только фиктивной, постепенно стало почти универсальным предположением с восемнадцатого века, в особенности благодаря Юму. В Германии Платнер во втором издании его Aphorisms (на которые повлияли Кант и Юм) выражается следующим образом (Vol. I, стр. 415): «Вещество и есть сама сила, а вещественный субъект, содержащий свойства и силу, является лишь иллюзорной воображаемой идеей; поскольку это бы привело к бесконечному». Современная физика приближается к этому взгляду, сводя все феномены к функциям энергии.

Этот концептуальный конструкт, материя, сделан из весьма противоречивых элементов, но он очень полезен для научной мысли как фикция. Таким образом, достаточно неверно следовать Беркли и отвергать эти концепции как бесполезные, как только была признана их объективная невозможность. Это показывает то самое предубеждение, которое доминирует в философии сегодня, а именно – что если концепция логически противоречива, именно по этой причине она не обладает ценностью. Потому что верно именно обратное – противоречивые концепции являются самыми ценными. Многие из фундаментальных идей, которыми оперирует наука, фикции, и проблема заключается не в том, как избавиться от их противоречий – это были бы напрасные усилия – но в том, чтобы показать, что они имеют свою пользу и преимущество для мысли. Неверно представлять себе, что лишь то, что логически непротиворечиво, логически полезно. Такое отношение – поскольку так много из фундаментальных концепций науки противоречивы – если целостно придерживаться его, привело бы нас к заключению Агриппы Неттесгеймского – вся наука не имеет никакой ценности. Наша позиция должна ясно отличаться от этого. Конечно, это правда, что многие фундаментальные научные концепции фиктивны и противоречивы и не являются отражением мира реальности – мира, весьма недоступного для нас – но это ни в коем случае не делает их бесполезными. Они являются психическими конструктами, которые не только порождают иллюзию осознавания мира, но которые делают возможным для нас, в то же время, ориентирование в мире действительности.

Именно потому что наш концептуальный мир сам по себе – продукт реального мира, он не может быть отражением реальности. С другой стороны, он может служить как инструмент внутри реальности, посредством которого перемещаются высшие организмы. Он является символом, посредством которого мы направляем себя; и в интересах науки делать этот символ более и более адекватным и удобным в использовании, но он всегда останется лишь символом. Нет ответа на аргумент того, что из-за того, что концептуальный мир – продукт реального мира, он не может быть с ним идентичным. Нет никакой идентичности между мыслью и реальностью, поскольку «мир» - это лишь инструмент мысли, и по этой причине мир идей не является конечной целью мысли. Актуальным назначением мысли является не мысль сама по себе и ее продукты, но поведение, и в конечном итоге – поведение этичное. Средством к этому становится объективный мир в форме мира идей. Вместе с Фихте мы можем тем самым сказать, что мир – это материал этичного поведения. Фихте ошибся лишь в том, что позволил этому материалу быть произведенным эго самим по себе; его форма сама по себе является продуктом психики. Мир идей является неотъемлемой частью целенаправленности мысли, инструментом, призванным считать действия возможными в мире реальности.

Мы отрицаем, таким образом, что осознаваемый нами мир обладает ценностью как знание; и мы также отрицаем, что дифференциалы и т. д. обладают такой ценностью. С другой стороны, мы настаиваем, что они обладают практической ценностью, и мы воспринимаем их как служащие продукты логической функции, как полезный механизм. Когда бы такие искусственные конструкции ни применялись под видом связных, возникают противоречия – вернейший признак фикции. (1)

Истинной и конечной целью мысли является действие и поддержание действия. Осматриваемый с этой точки зрения мир идей, воспринимаемый как целое, это просто средство, и его образовывающие элементы также лишь средства. То, что мы здесь имеем, это система целесообразных устройств мысли, помогающих и поддерживающих друг друга, и чьим итоговым продуктом становится научно очищенный концептуальный мир. Это всего лишь чрезвычайно чувствительная машина, сконструированная логическим инстинктом и относящаяся к донаучно развитому миру идей, как современный железный молот относится к доисторическому каменному молоту третичного периода или паровой двигатель и железная дорога к грубой телеге и сельской местности. Они оба лишь инструменты, и хотя они очень разнятся в деликатности и элегантности, тем не менее, они одинаковы в своем виде. Они – инструменты, продукты логического инстинкта, логической деятельности. Весь концептуальный мир лежит между этими двумя полюсами ощущения и движения. Психика постоянно добавляет новые члены между этими двумя точками, и деликатность и изощренность ее интерполяций, картин и вспомогательных концепций развивается с ростом массы нервов и возрастающей изоляцией мозга от позвоночника. Наш концептуальный мир лежит между воспринимающим и двигательными нервами, бесконечный посредничающий мир, и он делает их соединения все богаче и проще, более деликатными и более используемыми. Наука озабочена разработкой этого концептуального мира и настройкой этого инструмента в соответствии с проявляющими себя объективными отношениями последовательности и сосуществования. Но когда наука идёт дальше и делает этот инструмент целью самим по себе, когда она больше не заботится только о совершенствовании инструмента, тогда она должна быть строго рассматриваема как роскошь и страсть. Но все благородное в человеке имело это же происхождение.

Когда мы говорим, что наш концептуальный мир лежит между воспринимающими и двигательными нервами, мы используем фиктивный язык, поскольку, на самом деле, мы обладаем только ощущениями. Наши идеи как о движении, так и о нервах, то есть, о материи, являются конструктами нашей продуктивной фантазии, фикциями. Другими словами, весь концептуальный мир вставлен между ощущениями; в конечном счёте, нам даны лишь они. Нам даны только определенные последовательности ощущения. Концептуальный мир, таким образом, является структурой, созданной из элементарных ощущений и их остатков, и служит созданию более простых линий коммуникации между различными центрами восприятия. Концептуальный мир имеет свое начало во всех тех процессах, посредством которых меняются элементарные ощущения и в соответствии с элементарными законами. Посредством конденсации, взаимосвязанности и т. д. ощущений, происходящих в мозге, то есть, в той части реальности, к которой мы относимся как к мозгу, создаётся более продвинутая и более развитая структура для обогащения и совершенствования человеческой деятельности. В принципе, неважно, относим ли мы фиктивную деятельность к одновременной в своем зарождении с образованием концепции пространства или к тем, что образовались позднее: фундаментально, распознание всех более продвинутых концептуальных конструктов лишь как средств поддержания взаимообмена между разумными «существами». Теория фикций учит нас, однако, что полезность таких фикций не доказывает их объективной истинности; а долгом логической теории фикций является обнаружение механизма, посредством которого эти конструкции выполняют свою службу.

Мы должны, таким образом, простить науке слабость, если она полагает, что ее идеи посвящены самой реальности. Она имеет дело с реальностью лишь на уровне установления неизбежных последовательностей и сосуществований. Но концепции, охватывающие реальность, являются обладателями фиктивной природы – они добавления от человека – и формируют лишь рамку, в которую человек заключает сокровище реальности с целью лучшего манипулирования им. Таким образом, наука имеет две цели: (1) определять действительные последовательности и сосуществования; (2) давать идеи, которыми мы придаем реальности более краткую, более адекватную, более полезную и более безвредную форму. Это переплетение идей, согласно направлению, к которому был склонен Аристотель и схоластики, чрезвычайно вредоносно, потому что оно скрывает настоящее и отворачивает внимание от реальности к переливающемуся, но пустому корпусу идей. Без их помощи мы бы не смогли иметь дело с миром, как мы не смогли бы действовать; они, на самом деле, являются необходимым злом. На свете были великие мыслители, относящиеся к концепциям и всему дискурсивному мышлению как к необходимому злу, без помощи которого реальность не могла бы быть объята. Освобождение реальности от всех концепций, всех дискурсивных подходов приводит к отношению греческих софистов и скептиков, верящих в приостановку всего рассудка. Эти философы, без сомнений, зашли слишком далеко в критике материальной обоснованности общих суждений; поскольку установление неизменной последовательности и сосуществования (или по крайней мере неизменной в пределах нашего наблюдения) – это определенное знание. Ошибочно и фиктивно лишь формальное выражение в рассудке, поскольку в рассудке мы всегда имеем разделение на субъект и предикат, существительное и глагол, т. е. на вещь и атрибут, причину и эффект. Из этого для нас следует невозможность выразить наблюдаемые нами последовательности без вмешательства дискурсивной мысли. Но отношение к этому как к выражению реальности устарело.

Мы должны, таким образом, принимать действительно реальными лишь определенные последовательности ощущений, из которых возникают, в соответствии с определенными законами, структуры, которые рассматриваются как фикции. Они развиваются из ощущений в конкретных центрах ощущения и помогают достичь более богатой взаимосвязанности.

Нам, однако, невозможно быть вразумительными с другими, или даже думать и считать без помощи дискурсивной мысли. Без этой дискурсивной помощи мы должны были бы быть безоружны, и нам бы ничего не оставалось, кроме молчания и рассеянного взора в пустоту в духе некоторых скептиков. Мы используем средства, которые кажутся имеющими дело с реальностью, но эти добавления и вспомогательные средства откладываются после использования, как в математике мы отбрасываем введенную мнимую единицу.

Четкое различие, однако, возможно, лишь если мы определенно решаем относиться к дискурсивным средствам как к субъективным инструментам.

Это постепенно ведёт нас и позволяет нам постепенно разбирать сверху подмостки, которые человек возвел вокруг реальности. Чтобы это сделать, нам всегда приходилось полагаться на следующие друг за другом ступеньки подмостков; но снова и снова мы отламывали их, пока, наконец, мы не подошли к последним и основным столпам всего рабочего корпуса – к пространству и материи. Это последовательное отламывание подмостков мысли типично для структуры как таковой и постепенного образа ее возведения в течение исторической эволюции человечества.

Как только логическая функция достигает своей цели, она отрекается от своей свободы воли; подмостки сносятся, когда их предназначение исполнено.

Важность логической функции не предотвращает ее от признания своей ничтожности. Самое ошибочное умозаключение человека всегда заключалось в мысли, что если вещь важна, то она также и правильна.

Это то же самое ошибочное заключение, к которому мы неоднократно привлекали внимание. Мы не станем утверждать, исходя из полезности психического и логического конструкта, что он верен; дифференциалы являются полезными конструктами, и тем не менее, никто бы не стал утверждать, что они существуют. Как только механизм, посредством которого эти концепции совершают свою эффективную службу, раскрывается, иллюзия их истинности исчезает, поскольку она остаётся, лишь пока механизм скрыт.

Логическая функция уже занимается производством элементарных базовых принципов. Психология показывает, как конструкты пространства, материи и т. д. возникают из элементарных ощущений. Работа дискурсивной мысли начинается в этом месте, и по этой причине эти продукты психики должны рассматриваться как фикции, созданные логическим импульсом с целью достижения своих задач. Таким образом, логический импульс выстраивает свои продукты, лишь чтобы в конце концов уничтожить их по своему усмотрению. Однако, это не должно приводить к пессимизму, поскольку отливщик металла также уничтожает отливочную форму, как только объект был отлит. Логическая функция похожим образом разрушает свои хрупкие основы, как только она достигает своей цели – установления неизменных отношений и связей.

Лишь это отношение способно освободить нас от давления логического противоречия, постоянно сокрытого от нас в основных принципах и процессах науки. Но в действительности реально имеют значение не они, поскольку они лишь средства. Дискурсивная мысль создаёт все больше и больше деликатных средств ориентирования и совладания с реальностью, и это является логической ошибкой – путать средства, инструмент с материалом, для работы с которым он предназначен.

Когда логический механизм открывается, его претензия на так называемую объективность исчезает; поскольку тогда будет дан ответ на вопрос, почему мы способны иметь дело с реальностью посредством фиктивных конструктов. В предыдущем анализе это должно основываться на нескольких фундаментальных механических процессах психической жизни. Если, когда этот механизм был раскрыт, эти конструкты всё ещё заявляются как реальные, мы можем лишь вспомнить хорошо известную историю о крестьянине, который после того, как ему объяснили принцип работы парового двигателя, попросил показать ему лошадь, тянущую локомотив.

Механизм локомотива, конечно же, не может быть понят без знания предназначения, исполняемого им. Также и механизм мысли не осознаваем без знания причины, которой он служит. Этой причиной может быть только поддержание концептуальной деятельности, обеспечение безопасного и быстрого сообщения ощущений. Таким образом, что нам нужно показать, так это как фиктивные методы и конструкты делают это возможным; поскольку это и является природой механизма мысли, и в конце концов, ее конечной целью может быть лишь поддержание взаимосвязанности ощущений, т. е. делать действие легче. Мы должны показать тогда, как действие таким образом делается легче, и помнить в этой связи, что весь механизм мысли – это сочлененная система целесообразных средств, взаимно поддерживающих друг друга так, что фикции, служащие в первую очередь совершенствованию самого инструмента, становятся, в свою очередь, дополнением этого же инструмента.

Предыдущие части книги можно найти по ссылке: https://psychosearch.ru/biblio/filosof/hans-vaihinger

Переведено на русский Е. Г. Анучиным при поддержке журнала © ПсихоПоиск.
Редактор: Чекардина Елизавета Юрьевна
Копирование материалов книги разрешено только при наличии активной ссылки на источник.

На английском в Литрес На английском в OZON На русском языке в ПсихоПоиск