Майкл Газзанига «Кто за главного? Свобода воли с точки зрения нейробиологии»

Современная нейронаука семимильными шагами ведет нас к пониманию того, как мозг управляет нашим поведением и нашей жизнью. И даже человека, далекого от нейробиологии, уже не удивить рассказом о том, что мозг посылает сигналы в разные участки нашего организма и вызывает изменения нашего психического состояния, что, в свою очередь, приводит человека к конкретным решениям и действиям. Но остается нерешенным вопрос: какое место в этой биологически детерминированной машине занимает личность человека, его независимость и индивидуальность? Существует ли в ней свобода воли или это иллюзия, с которой человечеству давно пора расстаться? Эти вопросы стали ключевыми в книге Майкла Газзаниги «Кто за главного? Свобода воли с точки зрения нейробиологии».

Краткий экскурс в историю развития мозга и науки о нем

Автор описывает 2 взаимосвязанных процесса, без понимания которых невозможно говорить о влиянии мозга на наши решения и поступки:

До 70-х годов 20 века было принято считать, что сначала у наших предков появился большой мозг, а затем уже эволюция привела их к прямохождению. Однако когда в 1974 году Дональд Йохансон обнаружил останки существа возрастом около 4 млн. лет, которое стало известным как Australopithecus afarensis, оно оказалось уже двуногим организмом с довольно маленьким мозгом [1]. Далее в процессе эволюции мозг неустанно увеличивался в объемах. Но можно ли расценивать увеличение объема мозга как однозначное повышение его интеллектуального потенциала? И стоит ли полагать, что мозг человека отличается от мозга животных лишь количественными параметрами его тканей? Все оказалось не так однозначно, как заявлялось в теории большого мозга. На протяжении веков размер мозга уже Homo sapiens, напротив, уменьшался. Одновременно изменялась и система связей между нейронами в человеческом мозге. Как мы знаем, мозг человека содержит миллиарды нейронов. Что было бы, если бы каждый нейрон связывался со всеми другими нейронами, как это было у наших предков? Очевидно, что скорость передачи сигналов была бы существенно снижена. А сам мозг человека имел бы гигантский объем, значительную часть которого составляли бы не сами нейроны, а как раз связи между ними. Такой мозг был бы метаболически крайне затратным для человеческого организма. Поэтому нейронные связи человека устроены иначе – они объединяются в локальные нейронные сети, решающие узкоспециализированные задачи.

Еще одним вызовом для нейронаук стали догадки о том, что многое в мозге происходит в сфере неосознаваемого. Хотя эту идею обычно связывают с именем Зигмунда Фрейда, на самом деле многие его опередили, в особенности философ Артур Шопенгауэр и англичанин Фрэнсис Гальтон. В одной из своих статей Гальтон писал: «Пожалуй, самое сильное впечатление от всех этих опытов составляет многогранность работы, выполняемой разумом в полубессознательном состоянии, а также убедительный довод, представляемый этими опытами в пользу существования еще более глубинных слоев психических процессов, целиком погруженных ниже уровня сознания, которые могут отвечать за психические феномены, иначе необъяснимые» [1].

В повседневной жизни нам кажется, что наше сознательное я имеет большое значение и определяет наши решения и поступки. Нам важно и приятно думать, что истоки нашего поведения кроются в индивидуальной личности каждого. Мы знаем о существовании бессознательного, но скорее воспринимаем его как некую глубинную часть психики, которая живет своей жизнью и лишь иногда прорывается в жизнь сознательную. На самом деле результаты многочисленных исследований говорят нам о том, что человек в основном обрабатывает информацию бессознательно и автоматически. В нашем мозге сосуществует множество встроенных систем, которые осуществляют свои операции автоматически, часто без нашего осознанного понимания. Причем среди этих систем нет главной, все они работают специализированно, рассредоточенно и вполне обходятся без начальника. Такой способ обработки информации – вовсе не случайность, а закономерный результат эволюции и естественного отбора, который всегда поощрял бессознательные процессы. Основная причина – в их быстроте и автоматизме. Сознательные процессы всегда проистекают намного медленнее бессознательных. Осознание требует много времени, которого иногда у нас нет. Кроме того, все сознательные процессы занимают место в нашей памяти, тогда как бессознательные это место не занимают.

Несмотря на то, что в мозге человека каждую минуту работает множество отдельных систем, их деятельность не мешает нам чувствовать себя абсолютно цельными и уникальными. Это подтверждается в том числе исследованиями, которые Майкл Газзанига проводил с участием пациентов с синдромом расщепленного мозга. Ранее в случаях, когда ни один метод лечения не помогал справиться со стойкой эпилепсией, вызывающей частые и тяжелые приступы, пациентам предлагали операцию по рассечению мозолистого тела, соединяющего левое и правое полушарие мозга. Когда полушария оказывались разъединенными, электрические импульсы, вызывающие приступы, не могли распространяться с одной стороны мозга на другую, поэтому процедура действительно оказалась удачной [1]. Исследование таких пациентов после операции показало, что они продолжали чувствовать себя абсолютно цельными. В ходе этих исследований было сделано открытие специального левополушарного модуля, который автор называет интерпретатором. Этот модуль как раз отвечает за сознательное объяснение многих процессов, которые изначально произошли бессознательно. Он постоянно создает истории, объясняющие нам, почему мы поступаем так или иначе, и тем самым создает иллюзию нашего собственного «я». Знание о существовании интерпретатора приближает нас к пониманию, что наше восприятие свободы воли ошибочно. А это обстоятельство, в свою очередь, поднимает важный вопрос о том, должен ли человек нести личную ответственность за свои поступки.

«Закоренелые детерминисты в нейронауке выстраивают то, что я называю утверждением о цепи причинности: (1) мозг, будучи физическим объектом, порождает разум; (2) физический мир детерминирован, поэтому наш мозг тоже должен быть детерминированным; (3) если детерминированный мозг – необходимый и достаточный орган, порождающий разум, нам остается лишь заключить, что мысли, возникающие в нашем уме, также детерминированы; (4) следовательно, свободная воля – иллюзия, и мы должны пересмотреть представления о том, что означает нести личную ответственность за свои действия» [1].

Разум и социум

Все усложняется, когда в этой детерминированной модели появляются социальный контекст и социальные ограничения. То, что происходит на уровне индивида, вступает во взаимодействие с происходящим на уровне группы. Постепенно нейробиологи пришли к тому, что недостаточно просто наблюдать поведение одного мозга, т.к. на него оказывает воздействие поведение другого мозга. Более того, антрополог Робин Данбар обнаружил, что для каждого вида приматов характерен определенный размер социальной группы, а с ним коррелирует объем мозга особей – чем больше мозг, тем больше социальная группа. Ученый провел параллель с социальными группами в мире людей. Исходя из объема человеческого мозга, он вычислил, что для людей средний размер социальной группы – примерно 150 человек. Дальнейшие исследования подтвердили его гипотезу: 150-200 человек – то число людей, которое управляется без иерархической организационной структуры. Это такое количество людей, с которыми человек может поддерживать устойчивые социальные отношения [1].

Психологу Флойду Генри Олпорту принадлежит очень точное высказывание: «Общественное поведение – это… высочайшее достижение коры головного мозга» [1]. Значительная часть наших сознательных и бессознательных процессов направлена на социальный мир. Когда нейробиологи наконец частично переориентировались на изучение социального мира, появилась новая область науки – социальная нейробиология. В 1978 году Дэвид Примак сформулировал один из ключевых тезисов: «люди обладают врожденной способностью понимать, что у другого человека есть разум с иными желаниями, намерениями, представлениями и психическими состояниями, а также строить теории (с некоторой степенью точности) о том, какие они, эти желания, намерения, представления и психические состояния» [1].

С увеличением плотности населения человечество начало приспосабливаться ко все более интенсивному социальному взаимодействию. Чтобы понять, насколько возросла плотность населения, достаточно вспомнить, что число людей, живших в 1950 году, примерно равно числу тех, кто жил на протяжении всей предыдущей истории человечества. Столь тесное сосуществование заставило человечество прийти к своду правил, который бы регулировал взаимодействие между людьми, усиливал кооперацию и, напротив, ослаблял конкуренцию и эгоизм. Так появились системы морали и нравственности. Антрополог Дональд Браун составил список человеческих универсалий, на представлении о которых строится наше моральное поведение. В него вошли справедливость, сопереживание, разница между добром и злом, исправление последнего, восхищение великодушными поступками, запрет на убийство, кровосмешение, насилие, жестокость, чувство стыда и прочее [1]. Причем многие представления о нравственности абсолютно интуитивны, они проявляются в нашей психической жизни автоматически, еще до того, как мы успеем их осознать и объяснить. Эти представления не зависят от расовой принадлежности, они выкованы эволюцией, и без них миллиарды людей, живущие на планете, не смогли бы сосуществовать и уже давно истребили бы друг друга. «Все мы имеем общие нравственные сети и системы и склонны одинаково реагировать на сходные задачи».

Свобода воли и правосудие

Для названия последней главы своей книги Майкл Газзанига позаимствовал цитату у философа Гэри Уотсона – «Мы есть закон». Люди сами создают законы, по которым живут. На протяжении многих тысяч лет человечество создавало и совершенствовало свою социальную среду, устанавливая для этого правила, по которым жили отдельные сообщества, и обеспечивая их соблюдение. Таким образом, люди способны изменять окружающую среду в социальном смысле, а измененная среда обеспечивает обратную связь, сдерживая поведение индивида, ограничивая его законами и нормами. Со временем социум все больше начинает определять, какие мы. И взаимное влияние человека и социума становится бесконечным замкнутым кругом.

По созданным нами законам мы судим их нарушителей в зале суда. Возникает вопрос: кого мы обвиняем в преступлении – человека или его мозг? Должен ли человек нести ответственность за результат деятельности его мозга? Можем ли мы снять с него эту ответственность, опираясь на детерминистскую сущность мозга?

Другой важный вопрос, который автор поднимает в этой главе – это предвзятость правовой системы. В идеальном мире закон должен быть беспристрастным. Но возможна ли полная беспристрастность людей, которые интерпретируют закон и влияют на решения, выносимые судом? Лазана Харрис и Сьюзан Фриске обнаружили, что фотографии людей, относящихся к разным социальным группам, пробуждают в американцах различные эмоции. Например, зависть при виде богачей, гордость при рассматривании американских спортсменов-олимпийцев, жалость при виде пожилых людей. И все эти эмоции вызваны активностью определенной зоны мозга, которая отвечает за социальные взаимодействия (медиальная префронтальная кора). В то же время чувство отвращения, вызываемое фотографиями наркоманов, уже никак не связано с активностью этой зоны мозга. Картина ее активности при просмотре таких фотографий не отличалась от той, которая наблюдалась при виде неодушевленных предметов, например, камней. Этот эффект получил название дегуманизации представителей аутгрупп [1]. Присяжные, судьи, адвокаты, будучи представителями закона, остаются людьми со своими неосознанными реакциями мозга. И эти реакции вполне могут влиять, например, на восприятие членов аутгрупп в зале суда. Несмотря на долгие годы обучения представителей закона, многое из того, что происходит в суде, опирается на интуитивные знания, с которыми мы рождаемся, включая ощущение справедливости и представления о наказании. Исследования показывают, что чувство справедливости есть у детей уже в возрасте 16 месяцев [1].

Почему стоит прочитать эту книгу

Если вы не специалист в области наук о мозге, то скорее всего, прочитав эту книгу, откроете для себя много нового. Радует также то, что автор не ограничивается только лишь взглядом с точки зрения нейробиологии, но и опирается на другие науки – антропологию, генетику, социологию, квантовую механику и даже юриспруденцию. Но больше всего вдохновляет позиция автора, который предлагает рассматривать одни и те же явления на разных уровнях. На уровне мозга одного отдельно взятого человека он не опровергает тот факт, что ощущение свободы воли – миф, созданный эволюцией, потому как «люди поступают лучше, если верят, что у них есть свобода воли». Но на уровне социального взаимодействия наше поведение не просто продукт отдельного детерминированного мозга. Взаимодействие людей полностью предсказать невозможно, и именно благодаря ему и возникает свобода воли. А значит, человек все же несет ответственность за свои поступки перед другими людьми. И настало время изучать его не просто как совокупность клеток и органов, но и как существо, постоянно взаимодействующее с миром вокруг.

Список литературы

• 1. Газзанига М. Кто за главного? Свобода воли с точки зрения нейробиологии / Пер. с англ. под ред. А. Якименко. – М.: Издательство АСТ: CORPUS, 2017. — 368 с.

Автор: Юлия Байрак

Редактор: Чекардина Елизавета Юрьевна

Купить книгу в Литрес Купить книгу на ОЗОН Купить книгу в Лабиринте