Ганс Файхингер «Философия «как если бы»» Часть 3 Конец оглавления и Автобиографические истоки

Международная библиотека психологии,
философии и научного метода

Философия «как если бы»

Система теоретических, практических и религиозных фикций человечества

Автор – Г. Файхингер 1911
Переведено на английский 1935
Ч. К. Огденом
Переведено на русский 2017
Е. Г. Анучиным

Переведено при поддержке журнала © ПсихоПоиск.
Редактор: Чекардина Елизавета Юрьевна

Копировании материалов книги разрешено только при наличии активной ссылки на источник.

Оглавление

2. – Рассуждение о принципах этики и философии религии в главных работах Канта … 289-301

Metaphysik der Sitten – Свобода, автономия и моральный закон как идеи – Фикция в категорическом императиве – Фикция «мира (realm) целей».

Критика практического разума – Теория «как если бы» скрыта – Двусмысленность «объективной реальности».

Religion innerhalb der Grenzen и т. д. – «Двойная правда» по Канту – Принятие Ада и Дьявола полезными фикциями – Божий Сын – «Объективная обоснованность» таких фикций – Допустимые и необходимые «аналогия» и «антропоморфизм» – «Выведение» идеи оправдания по Паулину – Девственное рождение (The Virgin Birth) – Эвристическая идея «Царства Господнего».

3. – Признания и применения в других работах критического периода (в особенности, 1790 г.) … 302-312

Критика способности суждения – Эвристическая фикция разумной космической причины – Ratio facit deum.

Fortschritte der Metaphysik – Практическая обоснованность идей, созданных нами самими – Оправдание Кантом религиозных идей как фикций контрастирует с Kantianismus vulgaris – Верить = действовать как если бы.

«Rechtslehte» – Фикция изначального общего владения землей – Pactum originarium – «Коллективная воля» – Фиктивная основа клятвы. «Tugendlehre» – «Идеал мудрого человека» – «Эстетическая машинерия» этико-религиозных идей – Идея = facon de parler – Религия как наш долг перед самими собой – Этическая фикция «внутреннего судьи» – «Мир-судья» – Различия между необходимой рациональной верой в идею Бога и ложью лицемера.

4. – Посмертные труды Канта … 313-318

Opus Postumum – Его заголовок «Зороастр» – Ding an sich, распознаваемая как фикция, и разделение Ding an sich от Внешности как фикции – Вещь-в-себе является не «вещью», но «точкой зрения» – Фиктивная природа идеи Бога – Идея религии Канта – Фиктивная основа клятвы.

Б. - Форберг, основатель противоречия воинствующего атеизма и его религия «как если бы» … 319-327

Настоящий Кант более радикален, и в то же время, более консервативен, чем Кант из написанных книг – Настоящий Кант у Форберга – Почему Форберг был забыт – Самые важные части его статьи в отношении религии «как если бы» – Его «Апология» – Теоретический атеизм безвреден – Необходимость практической веры в Бога – Очевидная эзотерическая доктрина Канта – Невозможное «Царство Господа» как конец – Религия «Как если бы» в ее наиболее чистой форме – Контраст между отношением Фихте и Форберга.

В. – «Точка зрения идеала» Ланге … 328-340

От Форберга, через Шлейермахера и де Ветте, к Ф.А. Ланге – Его «точка зрения идеала» идентична критической «точке зрения как если бы» Канта и Форберга – Отрицание трансцендентного, но признание мифа – Созидательный синтез – «Понимаемый мир» как воображаемое создание – Доктрина идеала Шиллера – Оправдание «намеренного отклонения от реальности» – Осознанная фабрикация – Религиозный догматизм как «архитектура идей» – Битва на два фронта: против теологической ортодоксии и против материализма, отклоняющего идеи – Оправдание символов как продуктов «архитектонических» импульсов причин – Религия как «поэзия» и как «осознаваемый подъем духа» над реальностью – Мир «ценностей» или дополнение существующего несуществующим, фиктивным – Создания воображаемого синтеза – Методология научной фантастики.

Д. - Ницше и его доктрина сознательной иллюзии (Воля к иллюзии) … 341-362

Влияние Ф.А. Ланге на Ницше – Записи раннего периода: располагаются в сфере сверх-моральности или сознательного отклонения от реальности в искусстве, мифологии и т.д. – «Мудрость иллюзии» и «закон механизма обмана» – Сеть иллюзий и ее необходимость – Переходный период: Биологическая и эпистемологическая необходимость сознаваемо неверных идей – Религия как «постановка для взрослых» – «Сознательные ошибки» как «регулирующие фикции» (субстанция, закон, свобода, субъект и т.д.) – Отношение этого к Канту – Третий период: «Проблема ценности правды» – Необходимый «перспективизм», т.е. осознанные оптические иллюзии нашего интеллекта – Роль фантазии в создании «общественно принятых фикций» – Ложность идеи не возражение – Осознаваемая неправда как условие жизни – Неправда, положенная как правда – «Фундаментальная логическая фикция» – Фикции in malo sensu возникают из неверного использования регулирующих вспомогательных идей в качестве догм – С другой стороны, есть ложь in bono sensu; категории как «хитрые фальсификации» – Мысль как «создание образа» – Контуры метафизики Как если бы – Полезная иллюзия как часть и произведение Esse.

Свидетельства четвертого периода Ницше – Признание высокой ценности этико-религиозных фикций – Homines religiosi как «художники высшего порядка» – Иисус «великий символист» – Возвращение Ницше к Канту – Его оправдание религиозных идей как полезных фикций – Мифы и создание новых мифов – Миф Будущего.

Предметный указатель … 363

Именной указатель … 368

АВТОБИОГРАФИЯ

Истоки философии «как если бы»

Я родился в швабском пасторском доме под Тюбингеном в 1852 году, так что я рос в очень религиозной атмосфере. Ее точно нельзя было назвать фанатичной, но она обладала ограниченным кругозором, к примеру, имена либеральных теологов-гегелистов Баура из Тюбингена, прозванного «Небесным Бауром», и его ученика Давида Ф. Штрауса произносились с ужасом в нашем доме. Мой отец, который был автором большого количества теологических работ, написал памфлет против Штрауса. Когда мне было двенадцать, меня отдали под руководство великолепного мастера и учителя в Леонберге, Зауэра, который в то время был репетитором, а много лет спустя стал одной из выдающихся фигур в Штутгартской Школе Грамматики. Зауэр разбудил стремление своих учеников, рассказывая им, как Кеплер в 17 веке и Шеллинг в 18 веке сидели на скамьях этой древней школы латыни. Я был его любимым учеником, и он рассказывал мне о своем изучении Санскрита, которое он проводил под влиянием Профессора Рота из Университета Тюбингена. Он был в особенности заинтересован великим эпосом Махабхараты и время от времени в конце урока религии он рассказывал нам, как этот индийский эпос содержал легенды того же рода, что и Новый Завет. Истории Старого и Нового Завета уже пробудили сомнения в моем разуме, так что я был постепенно проведен к идее этической ценности мифа. В общем говоря, взгляды Зауэра являлись рациональным теизмом на твердой моральной основе. Я уже обращался к этому пути размышления во время своего утверждения (1866). Этот этический теизм оказал мне громадную помощь в те годы, но со времени вступления в Штутгартскую Грамматическую Школу он постепенно и неуловимо эволюционировал в пантеизм, основанный на глубокой любви к природе. В течение этого переходного периода в 1868 году мне в руки попала книга Хердера об Истории Человечества, подкупающая состояние моего ума смешением теизма и пантеизма, которой я многим обязан. Она дает такой широкий и вершинный обзор всего развития истории человечества, распространяющийся от наиболее ранних истоков вперед сквозь разнообразие цивилизаций. Идея эволюции стала одним из фундаментальных элементов моего умственного воззрения. Гердер привлекает особое внимание к эволюции духовной жизни с ее первых животных предтеч, и он всегда рассматривает человека в связи с Природой, из которой он постепенно эволюционировал. Таким образом, в 1869 году, когда я впервые услышал имя Дарвина и когда мои школьные друзья рассказали мне о новой теории животных предков человека, она не стала для меня сюрпризом, потому что я был знаком с идеей благодаря чтению Гердера. В последующие годы имело место множество споров о том, мог бы Гердер быть назван предшественником Дарвина. При любом исходе, в моем случае теория происхождения Дарвина не добавила ничего нового к тому, что я узнал от Гердера.

Естественным образом я углубился в эти исследования в последующие годы, но с тех пор одним из фундаментальных в моей философии был факт животного происхождения человека. В это же время я попал под влияние Платона, подействовавшего как противовес. Я прочитал типичные Диалоги и Апологию, но наш Профессор был стар и, хотя и очень тщательно, но скучно держал наше внимание лишь на их грамматической стороне. Его обыденное преподавание не имело ничего общего с впечатлением, произведенным на меня тремя уроками молодого учителя по имени Брейтмайер, пришедшего на замену заболевшему преподавателю. Он читал нам на греческом мифы Фаэдра о природе души и описание пещеры из Республики. Это открыло новый мир для меня, мир «Идей», и так как он также говорил о мифах Платона, было посеяно зерно концепции, которую я позже самостоятельно назвал «Мир «Как если бы».

Вступление к Философии, что было обязательным в те времена в Южной Германии, с ее голыми контурами логики, психологии и этики, сыграли довольно незначительную роль по сравнению с революционными идеями, которые я открывал для себя. Все это было еще легче отметить, поскольку нашим профессором был Густав Пфитцер – поэт, воспетый Генрихом Гейне. Но мне следует воздать ему дань восхищения, поскольку он был человеком достойных качеств и мое чувство к нему как к личности было абсолютным почтением. Противостояние, которое я выразил к Введению в философию как к отдельной ветви обучения, происходит из моего раннего опыта. В той же диссертации Философия в государственных исследованиях (Die Philosophic im Staatsexainen) (1905) я отстаивал точку зрения, что с одной стороны философии следует быть общим принципом преподавания во всех предметах, и в частности, привлекал внимание к «оппортунистскому методу» философии, при случае акцентирующему значимость философской мысли в других ветвях познания. Я обнаружил такой пример в 1870 году в превосходном преподавании нашего Директора, К.А. Шмидта, сделавшего себе имя в качестве редактора многотомной Энциклопедии Образования. На дополнительных занятиях для продвинутых учеников он проводил грамматические обсуждения сложных проблем синтаксиса латыни, и он учил нас преодолевать сложности строгим логическим анализом союзов и их разнообразных применений. Двойной союз «как если бы» не упоминался, но это было той точной логической тренировкой, позже позволившей мне признать в грамматической форме «как если бы» Фикцию, обладающую таким логическим значением.

Последними по порядку, но не по значимости, я должен упомянуть поэмы и трактаты Шиллера, поскольку они также оказывали важное влияние на меня в тот период. Каждый серьезный молодой студент вдохновлен и горит Шиллером, но этот швабский поэт обладал для меня особенной привлекательностью, потому что он сыграл большую роль в истории семьи моей матери. Мой прадедушка, профессор Бальтазар Хауг, был учителем Шиллера и его сына, поэта-эпиграмматика Фридриха Хауга, был другом Шиллера. Философские поэмы Шиллера, в которых он противопоставлял идеальный мир чистых форм миру, воспринимаемому нашими чувствами, легко связывались с влияниями Платона, упомянутыми выше. Множество стихов Шиллера произвели неизгладимое впечатление на меня, к примеру, слова «в ошибке только лишь есть жизнь, и знание должно быть смерть» – слова, что в определенном смысле стали основой моей теории Фикции. Философские трактаты Шиллера были, конечно, все еще слишком трудны для меня, но я понял его теорию пьесы как основной элемент художественного творения и наслаждения; и это имело существенное влияние на развитие моей мысли, так как позже я распознал «как если бы» в пьесе, как движущую силу эстетической активности и интуиции.

Вооруженный такими представлениями, я вступил в Университет Тюбингена осенью 1870 года в качестве студента Теологического Колледжа. В Тюбингене все еще оставались свежими воспоминания о многих великих фигурах, прошедших через его Университет: Шиллинг, Гегель, Гёльдерлин, Вайблингер, Баур, Штраус, Фишер, Целлер и многие другие. В мое время Университет управлялся на очень либеральных порядках, и студентам, как и сейчас, была дана огромная свобода, чтобы позволить им развиваться собственными путями. Им детально и фундаментально преподается философия, особенно в первые четыре семестра. Мой первый семестр был посвящен древней философии, второй – последующей философии вплоть до Канта, третий – периоду от Канта до Гегеля и четвертый – от Шлейермахера до философских оснований догматизма. Первоклассные преподаватели давали нам тщательные инструкции по независимым научным основам, а также я наблюдал за проработкой философских трактатов студентами, которых поощряли за самостоятельное мышление. На пути моего философского развития не было никаких препятствий. Напротив, меня поддерживали со всех сторон, в особенности, когда я начал писать конкурсное эссе для факультета философии на тему «Последние теории сознания». За эту работу, занявшую у меня год, я получил первый приз осенью 1873 года, и это позволило мне отправиться в Швейцарию и Северную Италию. Это призовое эссе также послужило решающим фактором при принятии решения оставить мою учебу на теологическом факультете, которую я начинал с большими сомнениями. Мой переход к чистой философии был облегчен в каждом смысле. За это у меня есть хорошие причины помнить Теологический Колледж Тюбингена с благодарностью, в частности, Профессора Будера, тогдашнего открытого и добросердечного Директора.

Зигварт был, конечно же, самым видным из всех преподавателей философии. Его лекции по истории философии, психологии и, сверх всего прочего, по логике были восхитительны, и я многим им обязан. В том числе, в упражнениях, в частности по Шлейермахеру, я обучился восхищаться его проницательным умом и широтой его кругозора. И все же, я не могу сказать, что был учеником Зигварта, в смысле принятия основ его философии. Что мне не подходило – была его абсолютно телеологическая концепция вселенной, которая была завязана на теологическом или, скорее теологистической метафизике, выведенной им из Шлейермахера. Так что, в отличие от меня, проводящего все больше и больше времени в научных исследованиях, он обладал малой симпатией к новым научным теориям эволюции. Зигварт, конечно, произвел революцию в логике, но в реальных проблемах философии, в частности, в вопросе идеи механистической природы, он был слишком робок, на мой взгляд.

По отношению к этой последней проблеме, Либман, который тогда был преподавателем, сильно мне помог, но, к несчастью для меня, его скоро отозвали. Другой постоянный профессор, Reeff, построил собственную систему на основании учений Шеллинга, но это имело лишь преходящее влияние на мое философское развитие. Что я впитал, однако, было видением, которое он часто выражал, а именно, что к философской системе не нужно относиться как к истине просто потому, что она удовлетворяет эмоции; тому, кто ищет этого удовольствия, нельзя идти к философу на его поиски; философия должна давать свет, но ей не нужно давать тепло. Костлин, энтузиаст учений Гегеля, давал нам блистательные и вдохновляющие лекции по эстетическим вопросам, но когда он попытался склонить меня на сторону Планка, я отказался следовать ему.

Так что, на самом деле, я мог положиться только на себя. В мой первый семестр изучение греческих натурфилософов произвело на меня большое впечатление из-за их близкого сходства с современной теорией эволюции. Анаксимандр привлекал меня в особенности, в том числе и из-за его содержательных слов о возмездии, которым все отдельные существа должны страдать. Вышел незавершенный трактат Anaximander and the Interminate (Анаксимандр и промежуточное звено), и в нем я предвосхитил многое из того, что Тейхмюллер сказал о нем после. Я также очень тщательно работал над изучением Аристотеля. Во время моего второго семестра Спиноза полностью поглотил меня своей внятностью и бесстрастной концепцией вселенной.

Но впечатление, произведенное на меня Кантом, было очень отлично от всего остального. В каждом смысле он освободил мой разум, не сковывая его. Смелая теория идеальности пространства и времени всегда освобождает разум от немедленности, от давления материального мира, даже если скоро осознается, что в долгосрочной перспективе он не прочен в такой форме. Но что впечатлило меня больше всего, было открытие Кантом противоречий, с которыми встречается человеческая мысль, когда она отправляется в метафизический план.

Теория антиномий Канта оказала на меня основательное влияние. Я вывел постоянную ценность не только из его теории ограничения знания опытом, но также из его доктрины о том, что практическое действие должно приниматься в первую очередь, другими словами, так называемого превосходства практической причины. Это выглядело притягательным для моего глубинного естества.

Переведено на русский Е. Г. Анучиным при поддержке журнала © ПсихоПоиск.
Редактор: Чекардина Елизавета Юрьевна
Копирование материалов книги разрешено только при наличии активной ссылки на источник.

На английском в Литрес На английском в OZON На русском языке в ПсихоПоиск